Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Учение Римо-католической церкви о первородном грехе и первозданной праведности

Особенности католического богословия в учении о первородном грехе исходят, прежде всего, из его взгляда на природу человека как таковую, когда она находилась, по выражению схоластиков, в «состоянии чистой естественности». Это естественное состояние было изначально противоречивым, ибо душа человека, созданная по образу и подобию Божию, устремлялась к Творцу, но вступала в столкновение с низменными побуждениями его физической природы.
Естественная двойственность природы первых людей преодолевалась особым Божественным воздействием, получившем название «благодати первозданной праведности», которая присутствовала в человеке наряду с образом и подобием Божием. Ее воздействие было призвано удерживать его духовную и телесную природу в сопряженном равновесии, не давая развиться изначально заложенной в творении противоречивости природы человека. Райское совершенство человеческой природы не было ее естественным состоянием, оно поддерживалось особым сверхъестественным воздействием «первозданной благодати».
В этом взгляде мы видим первое проявление идеи отчужденной благодати, довлевшей над средневековым католическим богословием. Один из виднейших католических богословов кардинал Беллармино писал, что «совершенства первого человека не были внедрены или вложены в его природу в качестве даров естественных, они были... приданы ему в качестве даров сверхъестественных». Благодать мыслится как отчужденное действие Бога, независимое от человека и непричастное ему, ибо совершенная благодать Божия не может стать частью его полугреховной природы. Она искусственно имплантируется в душу человека, не изменяя ее содержания, а лишь сдерживая врожденное противоборство плоти и духа.
Грехопадение лишило природу человека этого укрепляющего воздействия Божественной благодати, и она возвратилась в свое естественное состояние, подверженное борению духа и плоти. Благодать, пребывавшая чуждой природе человека, была изъята из нее, и в этом состоянии человек несет бремя гнева Божия за ее утрату, но само оно является совершенно естественным для его изначально безблагодатной природы. Лучше всего об этом говорит тот же Беллармино, который сравнивает состояние человека до и после грехопадения с разницей между одетым человеком и раздетым.
Важнейшим следствием такого взгляда на сущность грехопадения, которое повлияло на все богословие католичества, прежде всего, на его сотериологию, стало искаженное представление об отношении Бога к миру и человеку. В католическом миросозерцании не столько человек изменяет свое отношение к Богу после первородного греха, сколько Бог изменяет Свое отношение к Своему творению. Человек остается в состоянии «чистой естественности» и лишается благодатной милости Бога, Который удаляется от Своего творения, отделяет Себя от него. Мы вновь возвращаемся к образу Ветхозаветного Бога-Судии, Который поставил ангела Своего с огненным мечем у врат рая и отсек от Себя человека. В таком понимании первородного греха произошло возрождение ветхозаветного начала, и деятели Реформации вполне справедливо обвиняли католичество в подмене Нового Завета Ветхим.
Православие никогда не решалось видеть в Боге вражду к человеку. По словам св. Иоанна Златоуста: «Не Бог враждует против нас, но мы - против него. Бог никогда не враждует». Не Бог отдаляется от человека, но человек уходит по стопам блудного сына на страну далече, не Бог полагает ветхозаветную вражду между Собою и родом человеческим, а человек отвергает неизменную любовь Божию. По словам патриарха Сергия «Грех удаляет человека от Бога, а не Бога - от человека».
Основания для такого представления о первородном грехе были заложены еще Бл. Августином, но своего полного развития оно достигло в эпоху схоластики в трудах Ансельма Кентерберийского и, в особенности, Иоанна Дунс Скота. Завершил изложение учения о первородном грехе и первозданной праведности декрет Тридентского собора, а впоследствии оно проявилось в догмате о непорочном зачатии Богородицы.
Такое понимание природы первородного греха в основе своей сохранилось в Католической Церкви доныне. Так «Катехизис Католической Церкви» гласит: «Церковь учит, что нашим прародителям Адаму и Еве было дано состояние «первородной святости и праведности»... Внутренняя гармония человеческой личности... составляет состояние, называемое первородной праведностью... вся эта гармония первородной праведности, предусмотренная для человека в Божием замысле, была утрачена по греху наших прародителей».
Православный взгляд на природу первородного греха отличается тем, что человек мыслится изначально совершенным творением Божиим, чуждым всякого греха и разделения духа и тела, пребывавших в гармонии и общении с Творцом. Первородный грех лишил человека не только возможности такого общения, но исказил первобытное совершенство человеческой природы, помрачил образ Божий в ней и в прародителях, стал наследием всего человечества. После падения человеческая природа находится в противоестественном состоянии, она приобрела наклонность ко греху, прежде чуждому, стала подвержена смерти, возникло раздвоение устремлений души и тела.

БИБЛИОГРАФИЯ

Кремлевский А. Первородный грех по учению бл. Августина. СПб., 1902.
Рождественский А.Я. Из области сравнительного богословия. Учение западных исповеданий о первородном грехе // «Труды Киевской духовной академии», 1909, №2,5.
Сравнительное обозрение учения о первородном грехе в христианских вероисповеданиях. Тамбов, 1878.
Теодорович Н.И. Учение Тридентского собора о первородном грехе и оправдании в связи с православным и протестантским учением о том же предмете. Историко-критический очерк в области сравнительного богословия. Почаев, 1886.

Римо-католическое учение о спасении

С представлением Римо-католической церкви о первородном грехе, в котором Бог лишает человека дара Своей благодати, непосредственно связано ее учение об избавлении от губительных последствий этого греха, т.е. о спасении. Жизненно важное значение учения о спасении в любой религиозной системе состоит в том, что оно говорит не об отвлеченных богословских представлениях, а о том, что должен делать человек в этой жизни, чтобы заслужить лучшую участь в жизни будущей. Как писал о этом патриарх Сергий: «Вопрос о личном спасении не может быть лишь теоретической задачей, это вопрос самоопределения».
Католический взгляд на личное спасение человека с необходимостью исходит из тех взаимоотношений Бога человека, которые установились после грехопадения, после которого Бог изменил Свое отношение к человеку, отдалил Себя от него и лишил содействия Своей благодати. Из этого представления в католичестве развился классический средневековый образ ветхозаветного Бога-Судии, враждующего на человека за его грех.
Этот искаженный образ гневающегося Бога неизбежно изменил отношение к нему человека, он вызывал в его душе страх вместо желания уподобиться Ему. Человек пытался смягчить гнев Божий, умилостивить Его непреложную справедливость удовлетворением за грехи. По словам Ансельма Кентерберийского «любой грех с необходимость требует или удовлетворения или какого-либо наказания». Однако должное удовлетворение Богу не в силах человеческих, только страдания и смерть Христа достойно искупают грех человека и возвращают ему дар оправдывающей благодати. Но эта благодать не дается втуне, условием ее дарования должна быть «некоторая заслуга со стороны самих людей».
Разумеется, в католическом таинстве крещения также как и в православном происходит исцеление язвы первородного греха, но для восполнения своего спасения человек должен еще принести удовлетворение Божественной справедливости за свои грехи. Таким образом, прекращение действия первородного греха не прекращает отчуждения Бога от человека, порожденного этим грехом. Что может человек предложить Богу в возмещение за свои грехи? Очевидно, только своими добрыми делами он может снискать благоволение Божие, мерой добрых дел человек деятельно участвует в собственном спасении, основой которого служит искупительная жертва Христа.
Впервые учение об удовлетворении Божией справедливости добрыми делами изложил в XI в. Ансельм Кентерберийский, хотя истоки его лежат в правовых представлениях античного Рима, которые были усвоены западным христианством, а также в том взгляде на собственное участие человека в совершении своего спасения, который высказал в V в. Пелагий. Затем оно получило развитие в трудах Фомы Аквинского и было подтверждено Тридентским собором. Впоследствии его влияние также сказалось на развитии русской богословской науки. При всей видимой логической стройности такого взгляда на спасение человека он оказал разрушительное воздействие на церковное сознание и жизнь средневекового католичества и послужил прямым поводом к возникновению Реформации с ее учением о спасении только верой.
Веросознанию Православия чужда сама мысль о правосудии Божием, которое не может простить ни одного греха без соответствующего удовлетворения и превращается в католической схоластике в некую фатальную и независимую от Бога силу. Православное понимание спасения исходит из идеи Бога, который превосходит в своем добре человеческие понятия о неизбежном воздаянии и не требует удовлетворения за грех. Источником наказания за содеянные прегрешения является не неумолимая правда Бога, не ответ Его оскорбленного правосудия, а сила греха, проклятия и смерти, следствие губительного соприкосновения со злом, которому человек подвергает себя в греховном отпадении от Бога.
Понимание спасения как удовлетворения делами добра за грехи искажает взаимоотношения Бога и человека, ибо оно исходит из стремления к взаимной выгоде. Бог и человек вступают в своего рода сделку, лишенную нравственного отношения друг ко другу или «правовой союз», по определению патриарха Сергия: человек приносит Богу свои добрые дела, чтобы избавить себя от Его гнева, а Бог удовлетворяет ими Свою справедливость. «Бог, по католическому учению, ищет не святости, как общего устроения души, а именно обнаружений этой святости вовне; оправдывают человека именно дела». Такой род отношений Бога и человека неизбежно обесценивает духовное, нравственное содержание добра, творимого человеком в уплату за грех. Добро, творимое в уплату за грех, приобретает характер самонаказания, становится нравственно безразличным предписанием закона, родом жертвоприношения и, естественно, остается чуждым его природе.
Религиозная и нравственная ущербность такого понимания спасения заключается в том, что изменяется само содержание той перемены в отношениях Бога и человека, которая называется спасением. В католическом миросозерцании смысл спасительного удовлетворения справедливости Божией состоит в том, чтобы сменить Его гнев на милость, изменить отношение Бога к человеку, вернуть то расположение, которого Он лишил человека после грехопадения. Соответственно, необходимость изменить отношение самого человеку к Богу неизбежно мыслится второстепенной, хотя именно в этом подлинный смысл спасения, ибо не Бог должен переменить Свое отношение к человеку, удовлетворившись предложенными добрыми делами и отменив наказание, а человек должен изменить свое отношение к Богу, который никогда не изменяет своей любви к нему.
Изменение отношение человека к Богу, т.е. нравственное, духовное изменение природы человека неизбежно становится второстепенным, ибо спасение мыслится, прежде всего, как избавление от наказания за грех, а не от самого греха, «как избавление от страдания, причиненного грехом». Само целеполагание спасения, в данном случае, не требует внутреннего изменения человека, ибо оно заключается в обратном - в стремлении изменить отношение к себе Бога, как писал об этом патриарх Сергий: «Спасение... как перемена гнева Божия на милость,... действие, совершающееся только в Божественном сознании и не касающееся души человека».
Но если спасение совершается лишь в глубинах Божественного сознания, каким образом оно водворяется в душе человека, лишенной внутреннего изменения? Освобождение от греха приняло в религиозном сознании католичества образ отчужденной благодати, «самодвижущейся праведности, которая водворяется в человеке и начинает в нем действовать помимо и даже почти вопреки его сознанию и воле». Очистительное действие Бога не требует духовной готовности человека, оно посылается ему за исполнение некоей меры добрых дел и перерождает его душу вне нравственного усилия с его стороны, но «оправдание есть дело не магическое, а нравственное», ибо Господь желает не количества добрых дел, а возвращения человека в дом Отчий, изменения его отношения к Своему Отцу - изменения духовного, нравственного, а истинное доброделание возможно только как следствие такого изменения.
Следует добавить, что, разумеется, речь идет не об отрицании необходимости нравственного совершенства личности в католическом учении о спасении, скорее можно говорить лишь об изменении соотношения между составляющими процесса спасения, которое мыслится, прежде всего, как смягчение Божия гнева через удовлетворение Его справедливости и уже во вторую очередь как внутренне перерождение самого человека.
Эти очевидные противоречия католического богословия стали предметом ожесточенной критики в эпоху Реформации, к-рая привела к значительным изменениям в традиционных юридических воззрениях на соотношение Божественной заслуги и человеческой в деле спасения. В ответ на обвинения в умалении достоинства жертвы Христовой в Католической Церкви родилось учение о так называемом «влитии благодати» (infusio gratiae), которая действует как сверхъестественный дар Божий, вселяющий спасающую святость в душу человека независимо от его заслуг.
Кроме того такое действие Божие становилось в определенном смысле предопределяющим, одних оно избирало ко спасению, другие были лишены его, не имея возможности изменить свою судьбу. Влитие спасающей благодати извне лишало человека возможности участия в собственном спасении, которое приходило свыше вне его воли и в нем мы вновь сталкиваемся с идеей отчужденной благодати,
Остается без ответа вопрос: в чем состоит заслуга человека, если в умножении святости он остается лишь проводником воли Бога. Человек не может участвовать в своем спасении, ибо остается неразрешенным основное противоречие правового миропонимания «насколько возрастает цена заслуг человеческих, настолько является ненужной заслуга Христа». Чтобы не замещать своим пелагианским усилием Бога человек отчуждается от возможности творения добра. Логически последовательное развитие такого состояния неизбежно приводит сознание западного христианства к косвенному отрицанию смысла и ценности дел добра и, следовательно, самого добра как такового, как пишет об этом патриарх Сергий «собственно говоря дела человека не нужны, не должны иметь оправдательной силы».

БИБЛИОГРАФИЯ

Арсеньев НА. Православие, католичество, протестантизм. Париж, 1930.
Беляев Н.Я. Римо-католическое учение об удовлетворении Богу со стороны человека. Казань, 1876.
Гусев Д. Чистилище у средневековых римо-католических богословов // «Православный собеседник», 1872, №6, с.226-64.
Сергий (Страгородский), архиеп. Православное учение о спасении. Опыт раскрытия нравственно-субъективной стороны спасения на основании Св. Писания и творений святоотеческих. СПб., 1910.

Мариальные догматы Римо-католической церкви
В течение последних полутора столетий частью вероучения Римо-католической церкви стали два новых догмата: о непорочном зачатии Девы Марии и о ее телесном вознесении на небо, получивших название мариальных. Догматизация этих частных богословских воззрений стала осуществлением идеи догматического развития, усвоенной Римо-католической церковью, и еще более отдалила ее от наследия Церкви Вселенской.
Первые попытки богословского обоснования непорочного зачатия Девы Марии связаны с именем западного богослова IX в. Пасхазия Радберта, но корни его несомненно лежат в том благоговении, которым от времен апостолов была окружена Матерь Господа нашего.
Особое почитание самого зачатия Пресвятой Богородицы в Западной Церкви связано с причинами более историческими чем догматическими. Оно приобрело распространение в XI веке и совпадает с окончательным утверждением обязательного целибата папой Григорием VII. Это нововведение натолкнулось в среде католического духовенства на упорное сопротивление, и в противовес насильственному утверждению безбрачия развилось почитание непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии, которым освящалось достоинство и святость брачной жизни во всей ее полноте.
В дальнейшем почитание Богородицы получало все более широкое распространение и получило окончательное догматическое признание в 1854 г., когда папа Пий IX провозгласил учение о непорочном зачатии Пресвятой Девы Марии догматом Римо-католической церкви.
В основе этого догмата лежит представление о том, что «для того, чтобы воплотится и стать «совершенным человеком» Божественное Слово нуждалось в совершенной природе, не зараженной грехом». Для этого необходимо было присвоить Матери Господа нашего непричастность наследуемому нами первородному греху. Поэтому догмат о непорочном зачатии устанавливает, что, несмотря естественный образ своего рождения, Пресвятая Дева по особому благодатному дару свыше уже от утробы матери пребывала в совершенном и безгрешном состоянии. Ей был возвращен дар освящающей благодати, которого человек лишился в грехопадении, ибо Сын Божий прежде Своего воплощения и крестной смерти распространил искупительное ее действие на Свою Пречистую Матерь и избавил ее Своей волей от власти греха.
Прежде всего догмат о непорочном зачатии прямо противоречит Священному Преданию Православной Церкви, которое свидетельствует о смерти Пресвятой Девы и освятило это событие в празднике Успения. Так как смерть есть прямое следствие первородного греха, ибо «одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть» (Рим. 5:12), то кончина Пресвятой Богородицы свидетельствует о ее причастности первородному греху.
Непорочное зачатие, кроме того, разрывает природную связь Девы Марии с родом человеческим, ибо «если бы Пресвятая Дева была изолирована от остальной части человечества..., то Ее свободное согласие на Божественную волю, Ее ответ архангелу Гавриилу утратили бы свою историческую связь,... тогда была бы разорвана преемственность святости Ветхого Завета». Происходит разрыв человеческой истории произвольным вмешательством Бога, пришедшего спасать нас вне нашей готовности и согласия. Если святость Марии невольна, она не принадлежит ей и не может служить конечным выражением праведности всего Ветхого Завета, уготования пути для пришествия Мессии.
Через восемьдесят лет после провозглашения догмата о папской непогрешимости папа Пий XII воспользовался правом непогрешимого учительства и 1 ноября 1950 г. своей энцикликой провозгласил ех саthedra, что «для умножения величия славной Богоматери..., мы провозглашаем, что... Непорочная... Матерь Божия Мария, по скончании Своего земного жизненного поприща, была душой и телом воспринята в небесную славу».
Догмат о телесном вознесении Девы Марии на небо является необходимым догматическим дополнением учения о Ее непорочном зачатии. Действительно, если Приснодева была свободна от первородного греха, то естественно заключить, что Она оказалась свободной и от его последствий - смерти и тления, уподобившись непорочному бессмертию прародителей.
Такие взгляды получили на Западе распространение в качестве благочестивого предания еще в VI в. Схожие воззрения можно обнаружить и в православном предании. Православная Церковь уважает это укоренившееся благочестивое верование, но никогда не обязывала принимать его как догмат.
В настоящее время в католическом богословии можно выделить два основных взгляда на кончину Пресвятой Девы.
По воззрениям так называемых имморталистов смерть совершенно не коснулась Богоматери, и она была взята не небо сразу из земной жизни. Этот взгляд явно противоречит древнему церковному преданию и свидетельствам многих св. отцов, которые согласно подтверждают факт смерти Девы Марии.
Более известно течение морталистов, которые утверждают, что Богоматерь была взята своим Сыном на небо после кратковременного состояния смерти. Хотя это взгляд не противоречит общецерковному преданию, но он порождает серьезное богословское противоречие, ибо смерть есть следствие и признак первородного греха, которому подвержены все люди. Только Христос, как истинный Богочеловек был непричастен ему и власти смерти, которую Он принял добровольно, во искупление наших грехов. Если же Богородица была от рождения свободной от власти первородного греха, как гласит догмат непорочного зачатия, то она так же как и Христос не подлежала смерти, которая, в таком случае, становится добровольной и, следовательно, искупительной, что явно противоречит вере неразделенной Церкви.
Однако принятием двух мариальных догматов не ограничилось современное развитие учения о Деве Марии Католической Церковью. II Ватиканский Собор почтил ее двумя новыми именованиями «Посредницы» и «Матери Церкви», каждое из которых имеет свой богословский смысл.
Смысл этих наименований заключается в следующем. Иисус Христос есть Глава Церкви, составляющей с ним единое Тело. Мать Иисуса Христа является, таким образом, Матерью Главы Церкви, духовного родоначальника возрожденного человечества. Таким образом, Богоматерь одновременно является Матерью этого возрожденного человечества и небесной предстательницей за него пред своим Сыном. Хотя эти наименования не имеют в Западной Церкви догматического достоинства, но указывают на возможность дальнейшего развития католического учения о Деве Марии.
Возникает закономерный вопрос, почему развитие католической догматики в последние столетия столь связано с Девой Марией, ведь именно ей оказались посвящены два из трех новых догматов.
Если мы обратимся к древним литургическим текстам, то заметим в них гораздо большую сдержанность в обращениях к Деве Марии, а особые молитвы к ней появляются лишь в V веке, но уже в эпоху Средневековья достигают таких излишеств, что потребовались ограничивающие постановления папского престола.
Как ни парадоксально, но столь обостренное внимание к личности Богородицы проистекает из того глубинного искажения идеи и образа Бога, которому он подвергся в религиозном сознании католичества. Как пишет об этом архиепископ Михаил (Мудьюгин), «основной причиной этого мариологического воодушевления... является утрата в средние века католиками восприятия Христа Иисуса как Спасителя... и превращение евангельского облика Христова в облик Царя, Судии, законоположителя и мздовоздаятеля. Такая подмена... привела к отдалению души католика от своего Господа, от единого Посредника между Богом и людьми - человека Иисуса, к разрушению внутреннего единения с Ним и к замене его сознанием юридической ответственности, которая существовала еще в Ветхозаветной Церкви».
Истоки этого подсознательного замещения лежат в средневековом страхе пред бесконечно справедливым, но безжалостным Божеством, образ Бога как Великого Инквизитора неизбежно порождал отторжение.
Более того, страх перед гневающимся Богом постепенно приводил к религиозному отчаянию, к чувству собственного бессилия, которым было проникнуто все сознание средневекового католичества. Человек боялся Бога и не верил, что Он может услышать его молитву, поэтому он искал кого-то, кто мог бы донести ее до Бога и заступиться за него.
Образ отдаленного от человека высшего Судии обыденное сознание католичества замещает образом бесконечно сострадающей Богоматери, и все свои молитвы обращает к Ней или, в лучшем случае, через Нее к Нему. Она не предписывает закона, не судит и не наказывает за его нарушение. Поэтому религиозное чувство простого католика легче обращается к Богородице, в которой оно видит заступницу более близкую ему чем Ее Сын, он видит в ней такого же человека из плоти и крови, но приближенного к Престолу Господню и потому способного донести до него молитву грешника. Оскудение милующего религиозного начала в традиционном миросозерцании католичества побуждает душу человека искать укрытия и защиты, которую она находит в лице Девы Марии. Одновременно это объективно ослабляет веру в реальность Боговоплощения, Господь перестает быть Сыном Человеческим, разделившим вся тяготы земной жизни, Он отдаляется, и религиозное чувство католичества начинает искать более человечного замещения Ему.

БИБЛИОГРАФИЯ

Исидор (Богоявленский) еп. Рождество Богородицы. (По православному и римско-католическому учению) // «Журнал Московской Патриархии», 1949, 5, с.34-7.
Лебедев АЛ. Разности Церквей Восточной и Западной в учении о Пресвятой Деве Марии Богородице. О непорочном зачатии. СПб., 1903.
Лосский В.Н. Догмат о непорочном зачатии // «Богословские труды», №14, с.121-25.
Михаил (Мудъюгин) еп. Православная трактовка развития мариологии Римо-католической Церкви за последнее столетие // «Вестник Русского западно-европейского патриаршего Экзархата», 1966.

Учение Римо-католической церкви о Священном Писании и Священном Предании

Католическая Церковь значительно расширяет канон Ветхого Завета, и, согласно определению Тридентского собора, включает в него неканонические книги.
Подобным же образом Католическая Церковь значительно расширила по сравнению с Православной само содержание Священного Предания и область его применения. Св. Предание может развиваться, но законные границы такого развития в тот или иной период времени определяет, прежде всего, первосвященник Рима.
Возможность расширения Св. Предания получила законодательное закрепление в решениях II Ватиканского собора, который определил церковное учительство, как новый род познания богооткровенной истины. Таким образом, в современной католической традиции существуют три равноправных источника веры: Св. Писание, Св. Предание и учительство Церкви, из которых ни один не может существовать без других. Все это дает возможность оправдать самые серьезные изменения в церковной жизни, понимании истин веры и слова Божия.
Признаются Вселенскими многие соборы, которые не получили признания неразделенной Церкви или проходили уже после Великого раскола: так называемый IV Константинопольский (869-770), I, II, III, IV и V Латеранские соборы, I и II Лионский, Венский, Констанцский, Ферраро-Флорентийский, Тридентский, и два Ватиканских собора.
Достоинство Св. Предания присвоено целому ряду постановлений этих соборов и церковной власти, которые образуют свод символических книг Римо-католической церкви, т.е. нормативных вероучительных документов.
Прежде всего это «Каноны и декреты Тридентского собора», а также «Исповедание Тридентского собора». Значение этих нормативных сборников, прежде всего, в том, что они определяют вероучение Римо-католической церкви сравнительно с уже развившимся к тому времени протестантизмом. В связи с Тридентским собором мы должны выделить «Римский катехизис», составленный вскоре после его завершения как краткое изложение римо-католического вероучения.
Кроме этого значение символических признается за решениями I Ватиканского собора, которые определяют непогрешимость Римского епископа, а также папские постановления о новых догматах (мариальных).

Римо-католическое учение о таинствах

Римская церковь как и Православная сохранила все семь таинств, но почти в каждом их них появились изменения, развившиеся, как правило, уже после разделения Церквей.
Прежде всего, исторически сложилось различное понимание самой природы таинств, хотя в настоящее время оно не столь заметно, отчасти благодаря влиянию литургического возрождения, начало которому было положено православными богословами.
Традиционное понимание природы таинств и их действия, сложившееся еще в средневековом католическом богословии изменяет соотношение объективного и субъективного начала в таинствах. Первое состоит в их правильном совершении законно поставленным священнослужителем, второе - во внутренней готовности к ним человека. Объективная сторона, таким образом, служит условием для действительности таинств, субъективная - для их благодатной действенности. Действительность таинств, таким образом, не зависит от личного достоинства того, кто совершает и воспринимает его, но его действенность прямо связана со степенью веры и нравственного состояния человека, приступающего к таинству. Отношение человека может даже изменить само действие таинства, которое обращается во осуждение для недостойно приступающего к нему. Но постановление Тридентского собора гласит, что «благодать получается не по вере или заслугам лица действующего (совершающего таинство) или воспринимающего, но по существу самого таинства». Таким образом, в веросознании католичества действительность таинства совпадает с его действенностью. Для действия благодати Божией, преподаваемой в таинствах, достаточно непротивления ей со стороны того, кто приемлет таинство и доброго намерения того, кто его совершает. По словам определения этого Собора «орus operatum», что означает «в силу сделанного» это учение и получило свое название.
В его основе лежит полумагическое представление об отчужденном действии благодати, которое красной нитью проходит через все вероучение Католической Церкви. Православному воззрению на таинство, как на богочеловеческое деяние, в котором божественная благодать соединяется с духовным усилием человека, учение об орus operatum противополагает образ всепроникающей силы Божией, которая приводится в действие священником через совершение установленного обряда.
Разумеется, в современном католичестве мы не встретим этого учения в чистом виде, оно воспринимается как досадное недоразумение прошлого, но, как и многое другое, идея отчужденного действия благодати, культивировавшаяся столетиями, продолжает присутствовать, если не в веросознании Католической церкви, то в ее подсознании и проявляется в ее сакраментальном бытии.
Основные его отличия в католической традиции заключаются в следующем: в чине мессы опущена молитва призывания Св. Духа (эпиклеза) в Евхаристическом каноне и моментом пресуществления считается произнесение установительных слов Спасителя, вместо квасного хлеба употребляются опресноки, миряне на Западе причащаются только под одним видом и не допускаются к причастию младенцы.
Учение о времени пресуществления Св. Даров возникло в XIV в. в схоластическом богословии, но окончательно утвердилось лишь в XV столетии. Тогда же оно стало предметом серьезных споров на Ферраро-Флорентийском Соборе и вызвало затем в греческом богословии целую волну полемики.
В основе такого взгляда первоначально лежало мнение о том, что более подобает верить освящению Св. Даров словами Господа «приимите ядите...» и «пиите от нея вси...», чем молитвой священника. Католическая литургика традиционно относит ко времени произнесения слов Господних изъявление священнослужителем намерения совершить таинство, которое является одним из необходимых условий его совершения. Освятительная сила в таинстве Евхаристии принадлежит только словам Христа, последующее призывание Св. Духа в православной литургии «ниспосли Духа Твоего Святаго на ны и на предлежащие Дары сия» еще на Флорентийском соборе католические богословы понимали лишь как молитву о тех, кто будет приступать ко Св. Тайнам. В этом литургическом мнении явно проявилось влияние учения о filioque, которое привело к общей невосприимчивости католического сознания к действию Третьего Лица Св. Троицы.
Для восточной литургической традиции, в целом, весьма важным представляется обращение собрания верных к Богу в молитве призывания Св. Духа, совершаемое в предстоятельстве священника. Православный взгляд более выделяет это богочеловеческое соучастие в пресуществлении, когда священник от лица молящихся обращается ко Господу о соединении вышней благодати и земной молитвы в освящении Св. Даров «и просим, и молим, и мили ся деем, низпосли Духа Твоего Святаго». Парадоксально, но именно эта часть евхаристического канона, в которой явственно выражается молитвенное соучастие народа Божия в тайносовершении оказалась лишней в западной литургической традиции, в которой средоточием таинства стала уже не столько молитва людей к Богу, а Его собственные слова, обращенные к ним. Вновь возобладало представление об отчужденном действии благодати, преподаваемой свыше без явно выраженного соучастия верных, которым отличается восточная литургия.
В употреблении Б Евхаристии опресноков Римо-католическая церковь исходит из предположения о том, что Спаситель совершил Тайную Вечерю в первый день опресноков и, следовательно, не мог использовать квасной хлеб, но это предположение не находит достаточных оснований в Св. Писании и Предании церковном. Этот обычай осуждал еще патриарх Фотий и впоследствии он стал одной из причин Великого раскола.
В таинстве крещения отличие католической традиции от православной наблюдается в крещальной формуле и в способе совершения этого таинства. Вместо слов «Крещается раб Божий во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Св. Духа, аминь: ныне и присно и во веки веков, аминь», взятых из 49 правила апостольских постановлений, католический священник произносит более отягощенную его личным участием формулировку: «Я крещаю тебя во имя Отца и Сына и Св. Духа. Аминь».
Общепринятой формой совершения крещения в Католической Церкви признано, не погружение, а обливание. Это приводит к потере символического смысла таинства, предполагающего переход из ветхой жизни в новую через образ смерти и обновления, которым является полное погружение в воду.
Таинство миропомазания в католической традиции называется конфирмацией и совершается епископом через помазание миром и возложение рук по достижении крещенными совершеннолетия, обычно в 14 лет.
В таинстве священства основное отличие Римской Церкви состоит в требовании обязательного безбрачия для лиц священного сана и в учреждении кардинальского сана.
Нет нужды говорить о том, что безбрачие духовенства в Католической Церкви было и остается совершенно неоправданным нововведением, которое прямо противоречит Св. Писанию и Преданию Церкви. Св. Писание прямо свидетельствует, что, по крайней мере, двое из апостолов - Петр и Филипп были женаты (Мф.8:24; Деян.21:8-7), таким образом, сам основатель Римской кафедры не соответствует ее каноническим требованиям. Известно указание ап. Павла о единобрачии всего духовенства (1Тим.З:2,4,12). Целый ряд соборных постановлений утверждает право священнослужителей вступать в брак, и, более того, апостольские правила не разрешают священнослужителям оставлять семейную жизнь даже ради подвига благочестия.
Печальнее всего, что истинной причиной введения целибата в Римской Церкви были отнюдь не чрезмерные аскетические устремления, а вполне практический расчет курии - достичь максимального контроля над духовенством, лишив его всех личных привязанностей. В основе целибата лежит не отрицание достоинства брака самого по себе, а требование полностью посвятить себя церковному служению, которое не оставляет места личной жизни.
Учреждение и развитие института кардиналов также отражает в себе особенности католической экклезиологии. Сан кардинала - это высшая иерерхическая ступень в Римо-католической церкви, в порядке церковной иерархии кардиналы следуют сразу за папой, они выше епископов. Коллегия кардиналов выбирает из своей среды римского понтифика. Первоначально кардиналами могли быть в равной степени епископы, священники и даже диаконы, лишь начиная с 1962 г. звание кардинала соединяется с епископским саном.
В основе такого подхода лежит разделение властного и сакраментального начал иерархического служения, которого никогда не допускало православное церковное сознание. В восточной традиции высшая церковная власть всегда необходимо сопряжена со служением сакраментальным, которое собственно является ее источником. Правящий епископ имеет право и долг управлять своей церковной областью прежде всего в силу того, что он является в ней верховным священником, поэтому кардинал-диакон или кардинал-священник немыслим в Православной Церкви, ибо он не может быть верховным священником в своей церковной области. Косвенным подтверждением истинности такого взгляда является то, что, начиная с 1962 г., все кардиналы Католической церкви имеют епископское достоинство. Но это решение порождает закономерный вопрос, а чем же тогда они отличаются от простых епископов и в чем особый смысл кардинальского служения.
Таинство брака Католическая церковь считает нерасторжимым, хотя в определенных случаях он может быть признан недействительным. Совершителями таинства здесь выступают сами брачующиеся, священник выступает более как свидетель, что также не вполне согласуется с природой этого таинства, которое в ранней Церкви скреплялось и освящалось евхаристической чашей.

БИБЛИОГРАФИЯ

Миркович Г. О времени пресуществления Св. Даров. Спор, бывший в Москве во второй половине XVII века. Вильна, 1886.
Пономарев П.П. Учение Фомы Аквината о таинстве Евхаристии. Казань, 1905.
Рождественский А.Я. Из области сравнительного богословия. Учение западных исповеданий о таинствах // «Труды Киевской духовной академии», 1911, №1,2,3,7,8.
Соколов И.П. Учение Римо-католической Церкви о таинстве священства. Историко-догматический очерк. СПб., 1907.
Чельцов М. Полемика между греками и латинянами по вопросу об опресноках в ХI-ХII вв. СПб., 1879.

Протоиерей Митрофан Зноско-Боровский. "ПРАВОСЛАВИЕ РИМО-КАТОЛИЧЕСТВО ПРОТЕСТАНТИЗМ СЕКТАНСТСТВО" Сравнительное богословие Москва 1998г. стр. 45-47

Извратили римо-католики и учение о первородном грехе. В то время как Православная Кафолическая Церковь искони УЧИТ, ЧТО «Бог сотворил человека безгрешным по естеству и свободным по воле; безгрешным не потому, что он был недоступен для греха, ибо одно лишь Божество грешить не может; но потому что согрешить зависело не от его природы, а от его свободной воли. При содействии благодати Божьей, он мог быть и преуспевать в добре; при своей свободной воле, при попущении Божием, мог отвратиться от добра и быть во зле» (преп. Иоанн Дамаскин); ЧТО «первый человек вышел из рук творца совершенным, чистым и невинным, чистый умом и невинный по телу», и «надлежало, чтобы, человек, получивший бытие, возрастал, затем мужался, мужая - укреплялся, усовершаясь - прославлялся, прославляясь - удостаивался видеть Бога» (св. Ириней Лионский); ЧТО для этого укрепления в Добре и духовного роста дано было человеку средство: заповедь послушания; а РИМО-КАТОЛИКИ учат, ЧТО Бог, создав человека из двух противоположных и потому не могущих противоборствовать одна другой частей (из души и тела, разума и чувственности), устранил этот дуализм тем, что особым от творения актом сообщил праотцам сверхъестественный дар «благодатной праведности», который до падения и удерживал душу и тело в их гармонии, устраняя между ними естественный раздор. Источник раздора заключался в чувственности, в похоти, но этот источник парализовался до падения действием благодати. «Первый человек, - говорит римо-католический кардинал, иезуит Беллярмин, - утратил первобытную правоту, которою, КАК БЫ НЕКОЮ УЗДОЮ, удерживались страсти... совершенства первого человека не были внедрены и вложены в его природу в качестве даров естественных; напротив, ОНИ БЫЛИ ПРИШИТЫ и ПРИДАНЫ ему, в качестве даров сверхъестественных, чисто внешним образом»... Итак, римо-католики учат, что состояние первых людей было сверхъестественным, что с падением человека он лишился лишь благодати, как узды, что природа человека осталась неповрежденной, В ТО ВРЕМЯ, как Священное Писание, Вселенские Соборы и Святые Отцы учат, ЧТО первый человек вышел из рук творца совершенным как по душе, так и по телу (Быт. I, 31), что падение повлекло за собой не только лишение благодати, но и порчу природы, повреждение сил души (Быт. III, 7-13), помрачение в них образа Божия.

Если, как учат римо-католики, Сам Бог поддерживал в первых людях равновесие между низшими и высшими стремлениями, если сверхъестественный дар благодати, подобно узде, удерживал плоть в повиновении духу, то отчего же в нем низшие силы одержали верх над высшими? Неужели благодать, направляющая волю человека к добру, оказалась бессильною продолжать дальше свою деятельность? Или она оставила человека, предоставив его самому себе? Почему? Все это несовместимо ни с Библейским учением, ни с понятием о Боге как Существе Всемогущем.

Римо-католическое учение, доведенное до логического конца, приводит к мысли, что Сам Бог является виновником зла в мире, т.е. их учение о первородном грехе приводит к абсурду.

Протопресвитер Михаил Помазанский. "Православное Догматическое Богословие"/ Главы вступительные к отделу "О Боге - Спасителе мира."

Под первородным грехом разумеется грех Адама, передающийся его потомкам и тяготеющий над ними. Учение о первородном грехе имеет большое значение в системе христианского мировоззрения, так как на нем основан ряд других догматов.

Слово Божие учит нас, что в Адаме "все согрешили." "Как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили" (Рим. 5:12). "Кто родится чистым от нечистого? Ни один. Если дни его определены и число месяцев его у Тебя..." (Иов. 14:5-6). "вот, я в беззаконии зачат и во грехе родила меня мать моя" (Пс. 50:7). - Семя тли во мне есть (Вечерняя молитва).

Общую веру древнехристианской Церкви в существование первородного греха видно из древнего обычая Церкви крестить младенцев. Поместный собор в Карфагене в 252 году из 66 епископов, под председательством св. Киприана, постановил против еретиков следующее: "не возбранять крещения младенцу, который, едва родившись, ни в чем не согрешил, кроме того, что происшедший от плоти Адама, воспринял заразу древней смерти через самое рождение, и который тем удобнее приступает к приятию отпущения грехов, что ему отпускаются не собственные, а чужие грехи."

"Послание восточных Патриархов" так определяет результат грехопадения. "Падший чрез преступление человек уподобился бессловесным тварям, то есть помрачился и лишился совершенства и бесстрастия, но не лишился той природы и силы, какую он получил от преблагого Бога. Ибо в противном случае он сделался бы неразумным и, следовательно, не человеком; но он сохранил ту природу, с которой сотворен был, и природную силу свободную, живую и деятельную, так что по природе мог избирать и делать добро, убегать и отвращаться от зла" (Послание Восточн. Патриархов, член 14).

В истории древней христианской Церкви отрицали наследственность греха Пелагий и его последователи (ересь пелагиан). Пелагий утверждал, что каждый человек только повторяет грех Адама, заново совершая свое личное впадение в грех и своей слабой волей следуя примеру Адама; природа же его осталась такой же, как и сотворена, невинной и чистой, как у первозданного Адама, причем болезни и смерть свойственны этой природе от сотворения, а не являются следствиями первородного греха.

С большой силой и доказательностью выступил против Пелагия св. Августин. Он привел: а) свидетельства Божественного Откровения о первородном грехе, б) учение древних пастырей Церкви, в) древний обычай крестить младенцев, как следствие всеобщей и наследственной греховности людей. Однако Августин не избежал противоположной крайности, проведя мысль, что в падшем человеке совсем уничтожена самостоятельная свобода к добру, если ему не придет на помощь благодать Божия.

Из этой полемики на Западе впоследствии образовались два направления, причем по линии одного пошло римо-католичество, по линии другого - протестантство. Римо-католические богословы считают следствием грехопадения отнятия от людей сверхъестественного дара благодати Божией, после чего человек остался в своем "естественном" состоянии; его природа не повреждена, а только пришла в замешательство: именно, плоть, телесная сторона, взяла перевес над духовной; первородный грех состоит в том, что на всех людей переходит вина перед Богом Адама и Евы. Другое направление на Западе видит в первородном грехе совершенное извращение человеческой природы и порчу ее до самой глубины ее, в самых основах (взгляд, принятый Лютером и Кальвином). Что касается новейших сект протестантства, то, эти секты дошли до полного отрицания первородного наследственного греха.

У пастырей Восточной Церкви не встречалось недоумений, как вообще по поводу учения о наследственном прародительском грехе, так, в частности, по вопросу о следствиях этого греха для падшей природы человека.

Православное богословие не принимает крайностей учения блаж. Августина. Но ему также чужда и богословская римо-католическая точка зрения, отличающаяся явным юридическим, формальным характером. В основе римо-католического учения лежит а) понимание греха Адамова, как бесконечно великого оскорбления Бога; б) за оскорблением последовал гнев Божий; в) гнев Божий выразился в отнятии сверхъестественных даров благодати Божией; г) отнятие благодати повлекло за собой подчинение духовного начала плотскому началу и углублению в грех. Отсюда особое понимание искупления, совершенного Сыном Божиим: чтобы восстановить нарушенный порядок, нужно было, прежде всего, удовлетворить за нанесенное оскорбление Богу и таким образом снять вину человечества и наказание, тяготевшее над ним.

Православным богословием воспринимаются следствия прародительского греха по иному.

Человек после первого падения отошел сам душой своей от Бога и стал невосприимчив к открытой для него благодати Божией, перестал слышать обращенный к нему Божественный голос, и это повело к дальнейшему укоренению в нем греха.

Однако Бог никогда не лишал человечество Своей милости, помощи, благодати, а особенно избранный народ, - и из этого народа вышли великие праведники, как Моисей, Илия, Елисей и позднейшие пророки. Ап. Павел в XI главе послания к Евреям называет целый сонм ветхозаветных праведников, говоря о них, что это "те, которых весь мир не был достоин"; все они усовершались не без дара свыше, не без благодати Божией. В книге Деяний приведена речь первомученника Стефана, где он говорит о Давиде: "Сей, обрел благодать пред Богом и молил, (чтобы) найти жилище Богу Иакова" (Деян. 7:46), т. е. создать Ему храм. Величайший из пророков св. Иоанн Предтеча "Духа Святого" исполнился "еще от чрева матери своей" (Лк. 1:15). Но ветхозаветные праведники не могли избежать общего удела падшего человечества по своей смерти, пребывания во тьме ада, до создания Небесной Церкви, т. е. до воскресения и вознесения Христова: Господь Иисус Христос разрушил двери ада и открыл путь в Царство Небесное.

Нельзя видеть сущность греха, в том числе и первородного, только в господстве плотского начала над духовным, как то представляет римское богословие. Многие греховные склонности, притом и тяжелые, относятся к свойствам духовного порядка: такова гордость, составляющая, по словам Апостола, источник, рядом с похотью, общей греховности в мире (1 Иоан. 2:15-16). Грех присущ и злым духам, не имеющим плоти вообще. Словом "плоть" в Священном Писании называется состояние не возрожденное, противоположное возрожденной жизни во Христе: "рожденное от плоти плоть есть, а рожденное от духа дух есть." Конечно, этим не отрицается факт, что ряд страстей и греховных наклонностей берет свое начало от телесной природы, на что указывает и Священное Писание (Рим. 7 глава).

Таким образом, первородный грех понимается православным богословием как вошедшая в человечество греховная склонность, ставшая его духовной болезнью.

Вопрос: Каково православное учение о первородном грехе?

Ответ: Согласно Священному Писанию и учению Православной Церкви, Бог создал человека по образу и подобию Своему (Быт. 1, 26), совершенным душою и телом, безгрешным по естеству и свободным по воле, но он был доступен греху, и согрешить или нет зависело от его свободной воли. Падение, происшедшее вследствие отвержения воли Божией, повлекло за собой лишение человека Божией благодати и порчу природы человеческой: повреждение сил души человека (Быт. 3, 7-13), изменение его естества (Быт. 3, 21), помрачение в нем образа Божия. В результате отвержения воли и заповедей Божиих разумными существами (падшими духами и человеком) в мир вошли грех и зло.

Вопрос: Как учат о первородном грехе католики?

Ответ: Католики стали учить, что Бог создал человека из двух противоположных, не могущих не противоборствовать друг другу частей (души и тела, разума и чувственности) и до падения существо человека удерживалось в гармонии сверхъестественным даром «благодатной праведности», данной Богом праотцам. С падением человек лишился благодати и гармонии, но природа его осталась неповрежденной. Католики не объясняют, почему несмотря на сверхъестественный дар благодати низшие силы одержали верх над высшими (см. список литературы, п. 5, стр. 46-47).

Вопрос: Что следует из учения католиков?

Ответ: Из католического учения вытекает, что Бог либо не мог своей благодатью спасти человека, либо отнял у него благодать до его падения. Следовательно Бог либо не обладает всемогуществом, либо Сям, является источником греха и зла в мире, что противоречит христианскому учению о Боге.

Вопрос: Что можно сказать об учении римо-католиков о первородном грехе?

Ответ: Это учение противоречит Божественному Откровению и является ложным и еретическим.

архимандрит Савва (Тутунов)

Изучение римско-католической сотериологии представляется нам весьма нужной предпосылкой всякого контакта с Римско-католической церковью, будь то простое ее изучение или обширный экуменический диалог, так как «существенное отличие всякой ереси от церковной истины станет нам ясно лишь тогда, когда мы оставим сферу чисто догматическую и теоретическую, а будем сравнивать само жизнепонимание» . Как отмечает патриарх Сергий (Страгородский), «тот, кто хочет узнать истинное существо католичества, протестантства или православия, тот должен обратиться не к теоретическому их учению, а к их понятию о жизни, к их учению, именно, о личном спасении… тот должен опросить каждое из вероисповеданий, в чем оно полагает смысл жизни человека, его высшее благо» .

Применение к духовной жизни юридической терминологии (такой, как «искупление», «заслуга», «награда», «долг»), понимаемой дословно и вне контекста святоотеческого учения о спасении , «послужило источником того коренного заблуждения, которое теперь отличает христианство западное; на этой почве развилась правовая (юридическая) постановка учения о спасении» .

В данной работе мы изложим римско-католическое учение о спасении согласно новому Катехизису Католической церкви , который с момента своего издания в 1992 году является официальным изложением римско-католического вероучения, что и указано в соответствующей «Апостольской конституции» за подписью римского папы Иоанна Павла II . Мы также попытаемся изучить возможную эволюцию римско-католической сотериологии, сравнив новый Катехизис с более ранними изложениями римско-католической веры.

Помимо Катехизиса 1992 года, нашими основными источниками будут:

1) «Католический катехизис» священника С. Тышкевича, излагающий римско-католическое вероучение русским католикам и одобренный Восточной Конгрегацией.

2) Книга «Католичество и священное Предание Востока» католического священника А. Волконского, одобренная богословской комиссией Съезда русского римско-католического духовенства как соответствующая римско-католическому вероучению.

1. Учение о первородном грехе

По мысли кардинала Беллармина (XVI век), человек до грехопадения отличается от человека после грехопадения так, как одетый человек отличается от раздетого. Этот образ выражает ту мысль римско-католического вероучения, согласно которой человеческая природа не понесла изменения в грехопадении, от нее был лишь отнят Богом некий сверхъестественный дар праведности, или «первобытной непорочности». После грехопадения человек остался в некоем состоянии «чистой естественности» .

Современный римско-католический богослов В. Зайбель (W. Seibel) определяет состояние человека до падения как состояние «сверхъестественного общения с Богом», «в состоянии святящей благодати» . Бог, продолжает В. Зайбель, превознес человека над способностями его природы, призывая его к участию в жизни Бога Троицы . Кроме того, сверхприродными дарами благодати являются бессмертие, а также целомудрие (целостность), то есть неподверженность похоти . Наконец, в отличие от кардинала Беллармина, В. Зайбель считает, что состояние «чистой естественности» реально никогда не существовало, так как и после грехопадения человеческой природе принадлежит сверхъестественное призвание к сверхприродному общению с Богом. Однако он отличает это призвание, зависящее от человека и не выполненное Адамом, от способности его выполнить, которое является даром сверхъестественной благодати .

По «Католическому катехизису» священника Тышкевича после грехопадения прародители «лишились всех тех высоких благ и преимуществ, которыми Бог одарил их при создании. […] Их души… оказались без прежних исключительных даров благодати» . Римско-католический священник А. Волконский также пишет, что «грехопадение Адама лишило его тех сверхъестественных даров, коими Бог наделил его человеческое естество» .

В римско-католическом Катехизисе 1992 года мы не находим ничего особенно нового в учении о первородном грехе. В нем указывается, что «нашим прародителям было дано состояние первородной святости», которая была «участием в Божественной жизни». Из нее вытекало состояние «первородной праведности» – состояние бессмертия, мировой гармонии, неподверженности похоти . «Первородная святость» мыслится как некий дополнительный дар, данный человеку при творении («человек был не только сотворен хорошим, но ему была дарована дружба Творца» ). Итак, в Катехизисе мы вновь встречаемся с разграничением между призванием человека к участию в Божественной жизни, которое заложено в его природе («он сотворен с этой целью» ), и его способностью к этому единению, которое является благодатным даром.

Впрочем, мы также встречаем некоторый прогресс в виде использования понятия «поврежденной вследствие греха природы» . Однако в контексте всей книги это является скорее терминологическим, чем вероучительным прогрессом. Действительно, мы видим , что это повреждение природы, собственно, и мыслится как лишение первородной святости и праведности, то есть все тех же сверхприродных даров.

Итак, согласно римско-католическому учению, человеческая природа не понесла изменения вследствие первородного греха. Таким образом, первородный грех повлиял не столько на самого человека, сколько на его отношения с Богом. Конечно, и у цитированных римско-католических авторов первородный грех понимается как сознательный отказ человека от Бога, но потеря человеком его райского состояния трактуется именно как потеря некоей суммы «сверхъестественных даров», без которых человек не способен общаться с Богом, без которых человеческий «разум помрачился неведением; воля… ослабела настолько, что стала следовать более внушениям страстей, чем требованиям ума. […] Их тела стали подвержены немощам, болезни и смерти» .

В.Н. Лосский отмечает, насколько чужда христианской вере идея «чистой природы», к которой бы благодать «прибавлялась как сверхъестественный дар», «ибо благодать включена в самый творческий акт». Следуя римско-католическому определению, продолжает В.Н. Лосский, мы отрицаем в человеке способность к обожению, которое в таком случае является лишь следствием сверхприродной благодати . Изначальное состояние человека не было у него отнято, но человек сам «лишил себя дара общаться с Богом,закрыл путь благодати» . При этом в корне изменилась человеческая природа, более того, вследствие грехопадения она «становится неестественной, противоестественной» .

Римско-католическое понимание райского состояния человека и последствий первородного греха неизбежно приводит к правовому пониманию отношений Бога и человека. Раз человек «просто» потерял сверхприродную благодать и при этом сама человеческая природа не претерпела никакого изменения, то этот сверхъестественный дар может быть человеку возвращен в любое время, причем для этого нет никакой нужды в каком-либо действии человека. С такой точки зрения, чтобы объяснить, почему Бог не возвращает человеку его райское состояние, ничего другого нельзя и представить, кроме того, что человек должен «заслужить» свое оправдание, удовлетворить правосудие Божие… или же это оправдание должен ему заслужить, ему «купить» кто-нибудь другой. Согласно догмату о Ее непорочном зачатии, это, собственно, и произошло с Пресвятой Девой в самый момент Ее зачатия. Кроме того, если уж довести это учение до его логического конца, то следует признать и то, что раз человек обоживается не сам, но его обоживает сверхприродная благодать, то и после Крещения, в котором эта благодать возвращается человеку , грех человека должен по праву лишать его этой благодати, так что он должен опять ее заслужить, «выкупить» (таково учение «Католического катехизиса» священника Тышкевича о последствиях смертных грехов ).

В римско-католическом Катехизисе 1992 года мы находим четкое учение о том, что первородный грех не является личным грехом (личной виной), но полученным по наследству от Адама и Евы лишением первородной святости и праведности . Здесь мы видим отличие от чисто правового подхода священника Тышкевича: «Грех праотца делается грехом нашим, и мы рождаемся без какого-либо права на блаженное лицезрение Бога в небе» . Однако в Катехизисе 1992 года мы встречаем определение первородной святости именно как дара общения с Богом (человеку «была дарована дружба Творца»). Поэтому и наследие первородного греха может мыслиться скорее в категориях «разобщения с Богом», чем «искажения природы», и «жертва Нового Завета» преимущественно в том, что она «восстанавливает человека в общении с Богом, примиряя его с Ним» .

В «Католическом катехизисе» священника Тышкевича унаследование греха объясняется как правовое преемство: «Грех его [Адама] сообщился всем людям, родившимся от него», «мы согрешили в первом человеке» . Эта мысль также не исчезла из Катехизиса 1992 года, но в нем скорее употребляется терминология «соучастия греху Адама» . Ярче всего правовой подход проявляется в догмате о непорочном зачатии Девы Марии, в полной мере сохраненном в Катехизисе 1992 года. Раз Дева Мария «искуплена… в предвидении заслуг Ее Сына» , то унаследованный Ею первородный грех был не искажением природы (нуждающейся в новом творении посредством воплощения и Креста), но некоей юридической ответственностью, для покрытия которой было достаточно «исключительной благодати и благоволения Всемогущего Бога» (в обмен на «заслуги» Спасителя?! Можно сравнить с замечанием Тышкевича о том, что Бог «мог спасти нас… явившись на несколько мгновений в мир и совершив какой-либо обряд» ).

В «Катехизисе» Тышкевича мы находим ярко выраженное понимание спасения нашего Иисусом Христом как выкупа вины первородного греха: «Оскорбив Бога, человек… не мог принести Господу удовлетворения, соразмерного своему преступлению» , «такое удовлетворение было принесено Иисусом Христом, Который на Кресте дал нам бесконечно совершенное искупление» . Бог «не пощадил Своего Сына», Который подвергся страданию и смерти, «чтобы удовлетворить за нас правосудию Божию» . В Катехизисе 1992 года мы столь ярко выраженного юридизма уже почти не видим. В нем употребляются понятия «победы над грехом» , «сокрушения власти лукавого» . Тем не менее наиболее распространенной является терминология «Искупитель», «искупление», «искупительная смерть». Наконец, юридизм проявляется в одном небольшом предложении: «Иисус возместил нашу вину и принес Отцу удовлетворение за наши грехи» , – читаемом в свете того, что «грех есть оскорбление, наносимое Богу, поэтому только Бог может отпускать грехи» . Господь наш Иисус Христос «приносит в жертву Свою жизнь Отцу Духом Святым, чтобы искупить наше непослушание» . Таким образом, сохраняется учение о том, что одной из целей Крестной жертвы Спасителя является выкуп за первородный грех, напоминающее нам языческое понимание жертвы как умилостивительного подарка разгневанному божеству. Усваивается христианам искупление от первородного греха в Таинстве Крещения .

Можно все же заметить, что в учении о первородном грехе и его искуплении терминология, используемая в Катехизисе 1992 года, является часто или вполне святоотеческой, или довольно размытой: до конца юридическая терминология, применяемая в более ранних изложениях римско-католической веры, встречается реже. Дело в том, что в современном римско-католическом обществе с силой встает вопрос о возможности (справедливости) возложения Богом на детей греха их родителей. Как отмечается в одном из современных вольных изложений римско-католической веры, «современная катехизаторская проповедь вполне поняла эту проблему и, чтобы не увязнуть в спорных объяснениях, чаще всего избегает вопроса о происхождении, когда касается темы греха» . Вероятно, именно это нашло отражение в нечеткости формулировок нового римско-католического Катехизиса.

2. Учение об удовлетворении. Учение о Таинстве Покаяния

Кроме искупления собственно первородного греха, Крестная жертва Спасителя рассматривается как искупительная и по отношению к личным грехам людей. Он явился для того, чтобы взять грехи наши (), напоминается в Катехизисе . Однако это действие по отношению к грехамнашим , личным, понимается буквально и почти исключительно в том смысле, что Бог послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши () , так что Кровь Христова «стала средством умилостивления за грехи всего человечества» . В Катехизисе 1992 года сохраняется традиционное римско-католическое учение о том, что искупительная жертва Спасителя освобождает нас в Крещении, помимо первородного греха, и от всех грехов, совершенных до Крещения, и от всех наказаний за них . О каких же наказаниях идет речь?

Ансельм Кентерберийский (1033-1109) учил, что всякий грех есть оскорбление и даже умаление величия Божия, которое человек должен возместить. При этом он утверждал, что без этого возмещения – удовлетворения не может быть и речи о милосердном отпущении греха человеку Богом. В дальнейшем это учение закрепилось в канонах Тридентского собора (1545-1563) . Мы уже встречали эту мысль об удовлетворении правосудию Божию, когда рассматривали вопрос об искуплении Спасителем первородного греха. Согласно «Катехизису» Тышкевича Крестная жертва покрывает все грехи людей так, что Бог более не нуждается в удовлетворении с нашей стороны («удовлетворение, принесенное Спасителем за наши грехи, преизбыточно» ). Тем не менее мы обязаны «быть причастниками удовлетворяющей жертвы Христовой», и потому «грешник, чтобы удовлетворить Божию правосудию, должен подвергнуться временному наказанию» . Удовлетворение есть «исправление обиды, причиненной Богу» . У Волконского смысл удовлетворения объясняется несколько тоньше. По причине нашего греха, пишет он, умножается мировое зло, поэтому необходимо уравновесить его творением добра и перенесением временных страданий. Впрочем, и здесь от человека требуется также «удовлетворить правде Божией… за вину греха» . Вследствие такого подхода установилось учение об Исповеди, в котором, по слову священномученика Илариона, архиепископа Верейского, «смотрят на кающегося только как на виновного, который должен понести наказание, а не быть вылечен от своего духовного недуга» . Римско-католическое учение о покаянии отличает отпущение вины греха от отпущения кары греха. Вина греха есть сам факт греха, противоречие воле Божией. Она отпускается в самом Таинстве Исповеди при условии последующего несения кары греха. Последняя есть та совокупность действий, которые человек обязан выполнить для принесения удовлетворения за грех. При этом удовлетворение, принесенное человеком на земле, избавляет человека лишь от части временных, посмертных, мук, которые он заслужил своим грехом (вечные же муки, следствие смертных грехов, отпускаются в Таинстве Исповеди в силу искупительной заслуги Спасителя) .

Новый римско-католический Катехизис больше говорит о том, что следствием греха является ранение человеческой природы , разрыв братского единства с Церковью , а также оскорбление Богу . Кроме того, грех почти всегда влечет за собой другой грех будь то того же человека или другого, взявшего с него пример . Новый Катехизис особенно настаивает на том, что Таинство Исповеди является Таинством примирения. Цель Таинства Покаяния «состоит в том, чтобы восстановить нас в благодати Бога и соединить нас в дружбе с Ним» , а также в примирении человека с Церковью . Конечно, этот аспект присутствовал и ранее, но здесь ударение ставится именно на нем. Здесь можно видеть некоторый прогресс по отношению к более ранним римско-католическим вероизложениям, в которых подчеркивался правовой аспект покаяния как начала удовлетворения правосудию Божию. Однако нам представляется, что понимание Таинства Покаяния преимущественно как примирения, во-первых, несколько смягчает реальность полного отпадения человека от Церкви фактом греха (здесь больше похоже на некую «ссору») и, во-вторых, является прямым последствием учения о первородном грехе как событии, не изменившем природу человека. Ведь если понимать покаяние преимущественно как примирение, забывается то, что покаяние есть μετάνοια, что означает «не просто перемену образа мыслей… но именно обращение, вступление в такие отношения к Богу, которые не стоят более в противоречии с волею Бога» . Кроме того, и здесь мы находим учение о необходимости принести удовлетворение за грех. В Катехизисе 1992 года удовлетворение понимается как возмещение ущерба ближнему, а также исправление беспорядка, вызванного грехом. В последнем смысле цель удовлетворения есть восстановление духовного здоровья, искоренение раны, нанесенной грехом самому грешнику и его отношениям с Богом и ближними . Здесь мы также видим определенный прогресс от выраженного в латинских пенитенциалах взгляда на «кающегося только как на виновного, который должен понести наказание» , к православному пониманию епитимии как «одного из врачебных средств», имеющего целью врачевание согрешившего и «совершенствование христианской личности» . Тем не менее мы считаем, что есть опасность в том, чтобы в возмещении ущерба ближнему видеть исключительно правовую, социальную справедливость, а в исправлении нравственного беспорядка, вызванного грехом, видеть дань нравственной справедливости, морали.

Сохраняя традиционное римско-католическое различие двух видов греха (смертного и обыденного), Катехизис 1992 года учит о различии между «вечной карой за грех», следствием смертного греха, который отпускается на исповеди, и «временной карой». Временная кара мыслится здесь как очищение от «неупорядоченной привязанности к творениям», следствие любого греха. Здесь мы видим улучшение по сравнению с чисто правовым пониманием «временной кары» как удовлетворения правосудию Божию. Конечно, и православный духовник будет требовать от кающегося, чтобы он очищал себя от пристрастий. И все же это очищение ни в коей мере не может мыслиться ни как кара , ни как омовение от некоей нечистоты (напоминающее ветхозаветное очищение от внешнего осквернения), но лишь как устранение преград – страстей, заслоняющих наше сердце от всецелого устремления к Богу, как освобождение от зависимости от всего того, что не есть Бог. Всякая епитимия налагается на человека, чтобы помочь ему бороться с определенной страстью, например, для того, чтобы он глубже осознал (оплакал) определенный грех, падение. Кроме того, православию, конечно, чуждо и учение о том, что человек очищается от некоего греховного налета во временных посмертных мучениях – в чистилище.

3. Учение о чистилище, об индульгенциях, о заслугах

Согласно Катехизису 1992 года, «те, кто умирает в благодати и дружбе Божией, но не совершенно очищенными, хотя им и обеспечено вечное спасение, после смерти претерпевают очищение, чтобы обрести святость, необходимую для того, чтобы обрести радость небесную». Это очищение именуется чистилищем и является неким очистительным огнем, отличным от мук, претерпеваемых грешниками в аду . В этом определении больше нет учения о чистилище как о состоянии мучения, которым грешники приносят удовлетворение Богу, встречающегося в более ранних вероизложениях . Впрочем, мысль о том, что временные мучения являются очищением от скверны греха, также не является новизной и, в частности, свойственна докладу римско-католических богословов на Флорентийском соборе 1437-1438 годов: «…души очищаются после смерти в очистительных страданиях» .

Римский Катехизис 1992 года понимает под этими временными муками очищение от «неупорядоченной привязанности к творениям» . Но, как отмечает святой Марк Ефесский, после смерти «нет движения воли ни в каком направлении», что признавали и сами римо-католики , поэтому посмертные муки не могут повлиять на личность человека, в том числе и на его «привязанность к творениям». Посмертные муки, не могущие изменить человека, являются очищением от внешней скверны (греха) в ветхозаветном его понимании (римо-католики, конечно, не доходят до этого логичного вывода из их вероучения). При этом, по мудрому замечанию святого Марка, раз чистилище не претворяет дурную волю в добрую, то оно бесцельно, а значит, и не может существовать, ибо Премудрый Бог ничего не сотворил напрасно . В вышеприведенной формулировке Катехизиса 1992 года приводится мнение о том, что человек может умереть «в благодати и дружбе Божией», но нуждаться в очищении. Согласно святому Марку Ефесскому, если души находятся «в благодати и дружбе Божией», то, «хотя бы души не были очищены огнем, они не будут менее достойными созерцания Бога, поскольку они умерли в благом расположении души, что главным образом и требуется для блаженства» .

Согласно римско-католическому учению, лишь после очищения человек вкушает «радость небесную». В вышеприведенных словах святого Марка уже указывается на то, что главное условие блаженства есть «благое расположение воли», то есть искреннее обращение к Богу и сокрушение о содеянных грехах, которые, несомненно, имеют умершие «в дружбе Божией» (а иначе какая это «дружба Божия»?). Если же обратиться к православному учению о святости, то, утверждая, что она есть «согласие направления жизни человеческой с содержанием жизни Божественной» , мы не можем признать возможным данный в римском Катехизисе способ к ее обретению.

Наконец, заблуждение о необходимости чистилища противоречит учению Церкви о разных степенях райского блаженства: «блаженное состояние человека в Царстве Славы будет точно соответствовать для каждого праведника степени его способности к богообщению… однако [это] нисколько не повредит полноте блаженства каждого в отдельности» , ибо чистилище «уравнивает» всех прошедших через него, как это отмечал еще святой Марк .

С учением о чистилище тесно связано учение о заслугах и об индульгенциях. Средством избавления от временных мук в чистилище является индульгенция – «отпущение пред Богом временной кары за грехи, вина за которые уже изглажена» , даруемое Церковью при определенных обстоятельствах. Здесь, собственно, ничего нового нет. Отсутствует лишь прежнее уточнение срока отпущения, но сохраняется возможность индульгенции полной (за весь срок, положенный за данный грех в чистилище) или частичной. Индульгенции даются как живым, так и умершим.

Церковь дарует индульгенции как «распределительница плодов искупления». При этом мы здесь встречаем определение мук в чистилище как удовлетворение правосудию Божию. Как было отмечено выше, этот аспект вовсе исчез из параграфа, посвященного, собственно, определению чистилища. В определении индульгенции термин «удовлетворение» употребляется как равнозначный термину «индульгенция» («Церковь… раздает удовлетворения» ). Более того, если бы новое изложение римской веры твердо стояло на той позиции, что чистилище есть лишь очищение от скверны греха, а не, как это преподавалось ранее, юридическое удовлетворение правосудию Божию, то было бы непонятным, как можно очистить человека «заочно» в силу заслуг кого-либо иного; «плату» же за чужой долг вполне может принести кто-нибудь посторонний, что, впрочем, также вполне противоречит христианской вере, но гармонично вписывается в римский подход к греху. Не исключено, что неясность римо-католиков в изложении их учения об индульгенциях связана с противоречивыми оценками этого вероучения на высшем уровне римско-католической иерархии. В частности, на Втором Ватиканском соборе (1962-1965) раздавались голоса за полную отмену практики индульгенций.

Здесь мы, собственно, подошли к римскому обоснованию индульгенций. Согласно цитируемому в новом Катехизисе постановлению папы Иоанна Павла II , «Церковь… раздает удовлетворения из сокровищницы заслуг Христа и святых» . По «Католическому катехизису» священника Тышкевича, это объясняется просто: на Кресте Христос принес безграничное удовлетворение за грехи всех людей, к этому прибавляются заслуги Богоматери и святых. В силу соборного общения всех христиан все они могут пользоваться благами, соответствующими этим заслугам (конечно, лишь те, кто покаялся в своих грехах) . По определению же священника Волконского, все даже проще: за каждое доброе дело полагается от Бога награда. При этом существуют добрые дела, которые не являются обязательными: их можно и не выполнять (это евангельские советы ). Такие дела могут пойти на пользу другим. Эти «сверхдолжные заслуги», присоединенные к «преизбытку заслуг Спасителя» («удовлетворение, Им принесенное… превысило» грех мира), передаются Церковью «нуждающимся» в них, то есть «бедным собственными заслугами» . В изложении нового Катехизиса все же уточняется, что «по отношению к Богу в чисто правовом смысле у человека заслуг нет». Казалось бы, здесь можно видеть развитие католического учения, возвращение к пониманию того, что, сколько бы мы ни сделали, все равно раби неключими есмы (). Однако далее сохраняется учение о том, что по благодати Божией и Его справедливости, «усыновление… может… даровать нам настоящую заслугу «, которая есть «дар милости Божией». При этом «мы можем заслужить для себя и для окружающих нас людей благодати, полезные для освящения», и «даже земные блага» . В том, что касается сообщения заслуг от одних людей другим, то в новом Катехизисе оно представляется уже не в чисто правовом перечислении заслуг одного человека на счет другого, но в некоем «обмене святости» и «всеми благами» в силу мистического единства всех христиан в Теле Христовом. Но добрые дела суть «конкретные проявления и индивидуальные обнаружения веры, стремящейся усвоить с помощью благодати правду Христову» ; потому и абсурдно говорить о том, какие добрые дела мы должны, а какие не должны делать, и столь же абсурдно рассуждать о передаче заслуг кому-либо (если следовать определению добрых дел профессора Зарина, то это, собственно, значит, что мы можем верить за кого-то!).

Можно заметить, что изложение сотериологии в Катехизисе Католической церкви часто представляет собой попытку дать более современный подход к этой стороне вероучения, ответить на недоумения, вызываемые средневековой схоластикой. Благодаря этому стремлению некоторые римско-католические искажения учения о спасении были если не устранены, то, во всяком случае, смягчены. Это, конечно, открывает путь к возвращению римо-католиков к христианскому учению о спасении, но и к тому, чтобы реальность различия между римской и православной сотериологией была ложным образом отвергнута сговорчивыми «филокатоликами».

Так или иначе, многовековая правовая традиция сохраняется и в современном изложении римско-католической веры. Современный Катехизис учит о первородном грехе преимущественно как о разобщении с Богом (потере Его «дружбы»), не изменившем природу человека, и применяет этот принцип ко всякому личному греху. Исходя из этого римское вероучение не видит необходимости в реальном изменении человеческой природы (в спасении) или личности (через Покаяние). Искупление и покаяние мыслятся если не как правовой акт удовлетворения правосудию Божию, то как «возвращение дружбы Божией» или как некоторое моральное – нравственное – развитие. Учитывая учение об удовлетворении и о посмертных муках, можно утверждать и то, что грех понимается в какой-то мере как внешняя скверна.

Итак, римско-католическое воззрение на спасение и на грех приводит к искаженному пониманию покаяния и личного усвоения спасения. Таким образом, римско-католическая сотериология предстает не простой «теоретической» богословской ошибкой, которая могла бы сойти за частное богословское мнение, но искаженным воззрением на «смысл жизни человека». Тем самым она является источником ущербного претворения в жизнь евангельского учения, ущербной аскетики и, в частности, ущербного покаянного делания.

Примечания

, архиеп., сщмч. Покаяние в Церкви и покаяние в католичестве // Без Церкви нет спасения. М., 1999. С.141.
Сергий (Страгородский), архим. Православное учение о спасении. М., 1991. (Репр. воспр. изд.: Казань, 1898). С.6.
Здесь уместно напомнить о том, что само понятие «искупление» вполне имеет место в святоотеческой литературе. Однако буквальное (правовое) понимание этого выражения, так же как выражений «награды», «мздовоздаяние» и других, взятых из области правовых взаимоотношений, неприемлемо в христианском мировоззрении. Эти выражения находят свое христианское толкование в общем контексте святоотеческого учения. Зарин С. Аскетизм по православно-христианскому учению. М., 1996. (Репр. воспр. изд.: СПб., 1907). С.163.
Во всей дальнейшей критике применения в римско-католических вероизложениях этой, святоотеческой, терминологии данное примечание окажется немаловажным.

Главные грехи - термин, которым в католическом богословии называют семь основных пороков , порождающих множество других грехов. В восточной христианской традиции их принято называть семью смертными грехами (список ниже). В православной аскетике им соответствуют восемь греховных страстей. Cовременные православные авторы иногда пишут о них как о восьми смертных грехах. Семь (или восемь) смертных грехов следует отличать от отдельного теологического понятия смертного греха (лат. peccatum mortale, англ. mortal sin), которое введено для классификации грехов по степени тяжести и последствиям на тяжёлые и обыденные.

Божию жизнь в человеке портит грех. Надо остерегаться прежде всего тех греховных поступков, которые затягивают человека к следующим грехам (список согласно Катехизесу Католической Церкви пункт 1866. 2001 г.)

1. Гордыня
2. Скупость
3. Зависть
4. Похоть
5. Обжорство (Чревоугодие)
6. Уныние

Нравственные добродетели, противоположные семи главным грехам

1. Смирение.
2. Отрешение от земных благ.
3. Целомудрие.
4. Милосердие.
5. Умеренность.
6. Терпение.
7. Трудолюбие.

Грехи против Святого Духа

Постоянное сопротивление Божией благодати и частое совершение тяжких грехов в последствии может привести к тому, что человеческая совесть становится нечувствительной и приводит к исчезновению чувства греха. Такие поступки называются деяниями или грехами против Святого Духа (Мф 12, 31).

1. Грешить, дерзко рассчитывая на милосердие Божие.
2. Отчаиваться или сомневаться в милосердии Божием.
3. Противиться узнанной христианской истине.
4. Завидовать благодати Божией, данной ближнему.
5. Откладывать покаяние до самой смерти.

Грехи по отношению к ближнему

Способствуя в какой-либо форме греху других людей, мы сами, в какой-то степени, становимся виновниками этого зла и участвуем в грехе. Грешить по отношению к ближнему - это:

1. Уговаривать кого-либо согрешить.
2. Приказывать согрешить.
3. Позволять грех.
4. Побуждать ко греху.
5. Хвалить грех другого.
6. Сохранять безразличие, если кто-то согрешил.
7. Не бороться с грехом.
8. Помогать согрешить.
9. Оправдывать чей-либо грех.

«Горе тому человеку, через которого соблазн приходит» (Мф 18, 7).

Грехи, вопиющие к небесному наказанию

К тяжёлым грехам относятся также поступки, вопиющие к небесному наказанию (Быт 4, 10):

1. Сознательное злостное человекоубийство.
2. Грех содомский, или мужеложество (гомосексуализм).
3. Угнетение бедных, вдов и сирот.
4. Лишение платы за исполненный труд.

Коротко о грехе согласно Катехизису Католической Церкви (приведены ссылки на пункты из главы 7)

• "Всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать" (Рим 11,32). п. 1870
• Грех - это "слово, действие или желание, противящееся вечному закону". Он есть оскорбление Бога. Он восстает против Бога в непослушании, противоположном послушанию Христа. п. 1871
• Грех - поступок, противоречащий разуму. Он уязвляет человеческую природу и наносит ущерб человеческой солидарности. п. 1872
• Все грехи коренятся в человеческом сердце. Виды и тяжесть их оцениваются, в основном, в зависимости от их предмета. п. 1873
• Избрать свободно, то есть зная и желая этого, то, что серьезно противоречит божестенному закону и конечному предназначению человека, - значит совершить смертный грех. Он разрушает в нас любовь, без которой невозможно вечное блаженство. Оставленный без сокрушения, он влечет за собой вечную смерть. п. 1874
• Грех обыденный представляет собой нравственное беззаконие, поправимое любовью, которой он позволяет в нас пребывать. п. 1875
• Повторение грехов, даже обыденных, порождает пороки, среди которых мы различаем главные (коренные) грехи. п.1876

Испытание совести:

ГРЕХИ ПРОТИВ БОГА

Верю ли я в то, что Бог присутствует во всем, что случается в моей жизни?
Верю ли в то, что Бог любит и прощает меня?
Не обращался ли я к гороскопам, гаданию, не ношу ли амулеты, талисманы, не верю ли я в приметы?
Не забываю ли о молитве? Не читаю ли ее машинально? Молюсь ли утром и вечером?
Всегда ли я благодарю и прославляю Бога, или же я обращаюсь к Нему только когда мне что-нибудь нужно?
Не сомневаюсь ли я в существовании Бога?
Не отрекался ли я от Бога? Не обвинял ли его в неприятностях, произошедших со мной?
Не произносил ли я имени Бога попусту? Предпринимаю ли я достаточно попыток, чтобы лучше узнать Бога?
Стараюсь ли познать Бога на занятиях в воскресной школе?
Как часто я читаю Священное Писание и другие книги о Боге?
Не принимал ли я причастия в состоянии тяжкого греха? Готовлюсь ли к принятию Тела Христова и благодарю ли Его за этот дар?
Не стыжусь ли своей веры во Христа?
Является ли моя жизнь свидетельством о Боге для других? Говорю ли я другим людям о Боге, защищаю ли свою веру?
Является ли воскресенье для меня особым днем? Не пропускаю ли воскресных и праздничных месс, не опаздываю ли на них? С верой ли участвую в Таинствах?

ГРЕХИ ПРОТИВ ЦЕРКВИ

Молюсь ли за Церковь, или думаю, что есть только я и Бог?
Не критикую ли Церковь? Не отвергаю ли учения Церкви?
Не забываю ли о том, что если я живу в грехе, то община от этого слабеет?
Не веду ли себя во время совершения Таинств, как наблюдатель или зритель?
Интересуюсь ли тем, что происходит в местной Церкви (приходской общине, епархии, стране)?
Молюсь ли о единстве всей Церкви, с уважением ли отношусь к христианам других конфессий?
Не бывает ли так, что я вместе с общиной только во время молитвы, а когда выхожу из Церкви, становлюсь "нормальным" человеком - и другие меня не касаются?
Не забываю ли о Боге на время каникул?
Всегда ли я соблюдаю пост? (это выражение нашей причастности страданиям Христа) Умею ли отказываться от удовольствий?

ГРЕХИ ПРОТИВ БЛИЖНЕГО

Не хочу ли все время быть в центре внимания? Не ревную ли я своих друзей? Признаю ли их свободу?
Отдаю ли я Богу своих друзей, "впускаю" ли Его в свои отношения со знакомыми? Всегда ли замечаю других людей?
Благодарю ли Бога за своих братьев и сестер, помогаю ли им?
Достаточно ли молюсь за других?
Благодарю ли за доброе, прощаю ли злое?
Как отношусь к калекам, больным, нищим?
Не обвиняю ли других в своих проблемах?
Достаточно ли уделяю времени тем, кто нуждается во мне, не отказываю ли в помощи?
Не говорю ли плохо о ближних?
Не завидую ли другим, не желаю ли, чтобы у них пропало то, что у них есть?
Нет ли в моем сердце ненависти к другим? Не желаю ли я зла кому-либо?
Не хочу ли я отомстить другим?
Не выдаю ли чужих секретов, не использую ли доверенную мне информацию против других?
Люблю ли своих родителей и пытаюсь ли укрепить отношения с ними? Слушаюсь ли их?
Не брал ли я без спроса чужие вещи, не крал ли денег у родителей или кого-то еще?
Добросовестно ли исполняю доверенную мне работу?
Не уничтожал ли бессмысленно природу? Не сорил ли?
Люблю ли я свою страну?
Соблюдаю ли правила дорожного движения? Не угрожаю ли чьему-нибудь здоровью?
Не толкал ли других на зло?
Не соблазнял ли других своим словом, поведением, видом?

ГРЕХИ ПРОТИВ СЕБЯ САМОГО

Не отношусь ли к Богу с равнодушием и легкомыслием? (это грех против Бога, но также и против себя самого, поскольку тем самым я отрезаю себя от источника Жизни и становлюсь духовно мертвым.)
Не замыкаюсь ли я в собственных мечтах? Живу ли сегодняшним днем, а не в прошлом или в будущем?
Спрашиваю ли я о том, что думает о моих решениях Бог?
Принимаю ли самого себя? Не сравниваю ли себя с другими? Не бунтую ли против Бога из-за того, что Он сотворил меня таким?
Принимаю ли свои слабости и отдаю ли их Господу, чтобы Он мог их исцелить?
Не избегаю ли правды о самом себе? Принимаю ли замечания в свой адрес и меняю ли свое поведение?
Исполняю ли то, что обещал?
Хорошо ли использую время? Не теряю ли времени даром?
Друзья, круг общения, который я избрал, - помогают ли они мне стремиться к добру?
Умею ли сказать "нет", когда меня толкают на зло?
Не бывает ли так, что я склонен видеть в себе только плохое; молюсь ли о том, чтобы Святой Дух открыл мне, какие у меня дары и помог развить их?
Делюсь ли с другими теми талантами, которые дал мне Господь? Служу ли другим людям?
Как готовлюсь к своей будущей профессии?
Не замыкаюсь ли в себе, перестав радоваться тому, что получил от Бога?
Человек - это душа и тело; достаточно ли я забочусь о развитии своего тела, о его физическом здоровье (теплая одежда, отдых, борьба с дурными привычками)
Целомудренно ли отношусь к разным сферам моей жизни? (делаю ли усилие, чтобы приготовить сердце принять настоящую любовь?)
Не рассказываю ли грязных шуток, не читаю ли неприличных журналов? Умею ли отказаться от фильмов и журналов, подталкивающих меня к нечистым мыслям? Не вызываю ли своей манерой одеваться или своим поведением таких мыслей у других?